Я не видел ни ангелов, ни туннеля, ни света: 5 реальных историй от людей, которые пережили клиническую смерть
«Я не видел ни ангелов, ни туннеля, ни света»: 5 реальных историй от людей, которые пережили клиническую смерть
Пережившие клиническую смерть рассказывают, что видели свет в конце туннеля, прощались с родственниками, смотрели на свое тело со стороны и испытывали ощущение полета. Ученые не могут понять этого, ведь мозг практически в этом состоянии полностью прекращает свою работу вскоре после остановки сердца . Отсюда следует, что в состоянии клинической смерти человек в принципе ничего не может чувствовать или переживать. Но люди чувствуют. Собрали истории людей, переживших клиническую смерть. Имена изменены.
Роман
— Несколько лет назад мне поставили диагноз «гипертония» и положили в больницу. Лечение было мутным и состояло из уколов, систем и разнообразных анализов, вторую же половину дня делать было особо нечего. В четырехместной палате нас было двое, врачи говорят, что летом вообще обычно пациентов меньше. Я познакомился с коллегой по несчастью, и оказалось, что у нас с ним много общего: почти ровесники, оба любим ковырять электронику, я менеджер, а он снабженец — в общем поговорить было о чем.
Беда пришла внезапно. Как он мне потом рассказывал: «Ты говорил, потом замолчал, глаза стеклянные, сделал 3-4 шага и упал». Очнулся я через три дня в интенсивной терапии. Что я помню? Да ничего! Вообще ничего! Очнулся, очень удивившись: всюду трубки, пикает что-то. Мне сказали, что мне повезло, что всё было в больнице, сердце не билось три минуты примерно. Оправился я быстро — за месяц. Живу обычной жизнью, слежу за здоровьем. Но я не видел ни ангелов, ни туннеля, ни света. Вообще ничего. Мой личный вывод: вранье это всё. Умер — и ничего дальше нет.
— Моя клиническая смерть наступила во время беременности 8 января 1989 года. Около 22:00 у меня началось обильное кровотечение. Боли не было, только сильная слабость и озноб. Я поняла, что умираю.
В операционной ко мне подключили разные приборы, и анестезиолог начал вслух зачитывать их показания. Вскоре я начала задыхаться, и услышала слова врача: «Теряю контакт с пациенткой, не чувствую ее пульса, надо спасать ребенка». Голоса окружающих стали затихать, их лица расплывались, потом наступила темнота.
Я снова очутилась в операционной. Но теперь мне стало хорошо, легко. Врачи суетились вокруг тела, лежащего на столе. Приблизилась к нему. Это лежала я. Мое раздвоение меня потрясло. И даже могла парить в воздухе. Я подплыла к окну. На улице было темно, и вдруг меня охватила паника, я почувствовала, что непременно должна привлечь к себе внимание врачей. Я стала кричать, что я уже выздоровела и что со мной — с той — больше не надо ничего делать. Но они меня не видели и не слышали. От напряжения я устала и, поднявшись выше, зависла в воздухе.
Под потолком возник сияющий белый луч. Он опускался ко мне, не слепя и не обжигая. Я поняла, что луч зовет к себе, обещает освобождение от изоляции. Не раздумывая, направилась ему навстречу.
Я передвигалась вдоль луча, будто к вершине невидимой горы, чувствуя себя в полной безопасности. Достигнув вершины, увидела чудесную страну, гармонию ярких и в то же время почти прозрачных красок, сверкавших вокруг. Это невозможно описать словами. Я во все глаза смотрела по сторонам, и все, что находилось вокруг, наполняло меня таким восхищением, что я крикнула: «Боже, какая красота! Я должна написать все это». Меня охватило горячее желание возвратиться в мою прежнюю реальность и отобразить на картинах все, что здесь увидела.
Подумав об этом, я снова очутилась в операционной. Но на этот раз смотрела на нее как бы со стороны, словно на экран кинотеатра. И кино казалось черно-белым. Контраст с красочными пейзажами чудесной страны был разительным, и я решила снова перенестись туда. Чувство очарования и восхищения не проходило. А в голове то и дело возникал вопрос: «Так жива я или нет?» И еще я опасалась, что если зайду слишком далеко в этот неведомый мир, то возврата уже не будет. И в то же время очень не хотелось расставаться с таким чудом.
Мы приближались к огромному облаку розового тумана, мне захотелось оказаться внутри него. Но Дух остановил меня. «Не лети туда, это опасно!» — предостерег он. Мне вдруг стало тревожно, я почувствовала некую угрозу и решила вернуться в свое тело. И очутилась в длинном темном туннеле. Летела по нему одна, Пресветлого Духа рядом уже не было.
Я открыла глаза. Увидела врачей, комнату с кроватями. На одной из них лежала я. Около меня стояли четверо в белых одеждах. Приподняв голову, я спросила: «Где я? И где же та прекрасная страна?»
Врачи переглянулись, один улыбнулся и погладил меня по голове. Мне стало стыдно за свой вопрос, ведь они наверняка подумали, что у меня не все в порядке с головой.
Так я пережила клиническую смерть и пребывание вне собственного тела. Теперь я знаю, что те, кто прошел через подобное, не психически больные, а нормальные люди. Ничем не выделяясь на фоне остальных, они вернулись «оттуда», познав такие чувства и переживания, которые не укладываются в общепринятые понятия и представления. И еще я знаю, что во время того путешествия приобрела больше знаний, осмыслила и поняла больше, чем за всю мою предыдущую жизнь.
Глеб, 26 лет
патологоанатом
Смерть — это неизбежный процесс, мы все смертны, это окончание нашего жизненного пути. Когда я задумываюсь о своей смерти, понимаю, сколько я еще не успел. Меня пугает, что я не понимаю, когда это случится и при каких обстоятельствах. Думаю, надо больше наслаждаться и поменьше думать о каких-то онтологических аспектах нашей жизни. А тот факт, что я так часто с ней сталкиваюсь, я воспринимаю просто как часть работы.
Когда я узнаю о смерти знакомого человека, я чувствую скорбь, печаль, думаю, что не успел что-то ему сказать. Появляется желание позвонить близким, работа сразу уходит на второй план. Когда из жизни кто-то уходит, хочется провести с оставшимися родными побольше времени. Это сложно сделать с современным ритмом жизни, особенно людям, которые живут в больших городах.
Когда я начинал работать в онкоцентре, я почти всё время был в шоковом состоянии: огромный объем материала, да и психологически тяжело, всё-таки те заключения, которые мы выдаем людям, далеко не радостные.
Сейчас идет третий год, как я там работаю, и уже получается проводить грань между работой и всем остальным. Да, тяжело, да, смерть, но я научился вовремя абстрагироваться и относиться к этому как к работе.
На самом деле патологоанатомы меньше подвержены стрессу, связанному со смертью, ведь пациенты поступают к нам уже мертвыми. Врачам в этом плане тяжелее: они могут вечером общаться с человеком, а утром его уже нет. Сложнее проживать такие моменты, потому что врач вел пациента, вкладывался в него, надеялся на выздоровление. Мы же работаем уже с мертвыми, поэтому проживаем это легче.
Чтобы отвлечься от всего, что я вижу на работе, я переключаюсь на немедицину. Готовлю ужин или рисую, например. Мне нравится что-то создавать, отключаться от работы, иногда я забываю о каком-то негативе.
В смерти я боюсь незавершенности. Когда ты умираешь, хочется оставить какой-то хороший след, память. Момент недосказанности касается любого дела, не только личных отношений. Для меня самое страшное — не оставить после себя ничего. Я боюсь, что меня забудут.
